чтобы помнили

Татьяна БАЦЕВИЧ

Фото из архива семьи СОМОВЫХ

ФРУКТОВОЕ ИСКУШЕНИЕ

Удивительным человеком был Валентин Иванович Сомов. Одной из причин, позволяющих сделать такой вывод, была его способность  попадать в смешные и зачастую весьма щекотливые ситуации. Хотя это, скорее всего, обуславливалось его умением смотреть на происходящее не только с оптимизмом, но и с юмором. Он любил рассказывать истории из своей жизни, сдабривая их то нецензурной лексикой, то откровенными до неприличия подробностями.
И не было в этих рассказах трусливого желания приукрасить ситуацию из боязни, что не так поймут или осудят. Если уж он рассказывал, то рассказывал честно, так, как оно было на самом деле. Его мало волновало общественное мнение на этот счет. Валентин Иванович был щедрым рассказчиком, его память хранила много историй, которые могли бы украсить страницы юмористических и сатирических изданий.  Попробуем пересказать лишь один эпизод про его поездку в Америку.

Для начала оживим в памяти атмосферу того времени, когда наша страна называлась Советским Союзом и переживала тотальный дефицит, касающийся всех сфер человеческой жизни. Многие еще помнят, как простирающаяся длань вождя мирового пролетариата, отлитого в памятниках, неизменно указывала на плакаты «Народ и партия – едины!»? И это в то время, когда партийная элита имела специализированные магазины, больницы, столовые, а народ томился в бесконечной очереди за колбасой. Причем очередь в любом магазине была даже тогда, когда колбасы не было. Не было кофе, фруктов… Не было туалетной бумаги. А зачем?..

Из экзотических лакомств, помнится, были мандарины, но только детям, и только по 2-3 штуки, и только на Новый год! Поэтому сравнительно новая общность людей - «советский народ» - голодными глазами смотрела на «загнивающий» Запад и сокрушенно-мечтательно повторяла фразу из анекдота: «Эх, погнить бы там годика два!»

Именно тогда Валентин с мешком сувениров приехал в Америку, точнее – в штат Массачусетс, в город Бостон. Яркие матрешки, расписные балалайки и несколько бутылок русской водки по цене 3 рубля 62 копейки лежали в сумке в ожидании их обмена на диковинные по тем временам заграничные мелочи. В какой-то момент сумка раскрылась, внутрь заглянуло улыбающееся лицо хозяина, а его рука отыскала на дне  резную деревянную ложку.

- Вот, Мэлфорд, это тебе от меня! - сказал Валентин, обращаясь к своему новому американскому другу.

- Спасыба! – поблагодарил гостя хозяин дома.

Они общались, в основном, при помощи жестов. Один знал по-английски только: «Хэллоу», «О’ кей», «Гуд бай». Запас русских слов другого был также скуден: «Здравствуйте», «Спасибо», «Это бесплатно», «До свидания». Посредником в их диалогах выступал Павел - давний друг Валентина, эмигрировавший в Америку несколько лет назад, но уже усвоивший американский язык, их традиции и нравы.

- Ты знаешь, Валик, в Америке, даже в дни приема гостей, не принято готовить пищу заранее, поэтому сегодня ты станешь свидетелем кулинарного подвига, свершаемого ради тебя, - пояснил Павел.

Из кухни потянуло вкусными запахами, а на столе появились первые  угощения: холодная телятина, несколько сортов рыбы и сыра, грибная запеканка, зелень.

Пара бокалов вина, и Мэлфорд снова отправился в кухню. Гости, оставаясь в зале, могли наблюдать каждый этап кулинарного творчества и оценить то, как ловко хозяин манипулирует продуктами и кухонной утварью. Когда он разложил на столе несколько связок бананов, Валентину показалось, что ему уже ничего не хочется, кроме этих экзотических фруктов.

- Ах, бананы! – как ребенок,  воскликнул он. - Пашка, скажи ему, пусть тащит бананы на стол!

- Ну, погоди-погоди, неудобно как-то!

Несмотря на то что Мэлфорд предпочитал вегетарианскую пищу и был очень сдержан в еде, для своих гостей он составил меню в соответствии с размахом русского гостеприимства, о котором ему приходилось не раз
слышать и читать.

Ловко выложив на блюдо гуся с золотисто-поджаристой корочкой, начиненного черносливом и яблоками, он поспешил отнести его гостям. Валентин не очень налегал на гуся, заботясь о том, чтобы в желудке хватило места и для бананов. Со стороны это выглядело так, как будто гусь и другие закуски были ему не по вкусу.

Мэлфорд терялся в догадках и подносил к столу все новые и новые кушанья: то итальянскую пиццу, то горячие немецкие колбаски, то мясо в горшочках. Однако Валентин не мог сосредоточиться ни на одном из угощений. Его мысли тянулись вслед за взглядом, а взгляд уплывал за границы дверного проема, где на кухонном столе зеленовато-желтой горкой лежали бананы. Валентин представил, что держит их в руках: сначала всю связку, а потом только один, конкретно взятый, вон тот, самый большой плод. Почти реально он ощутил приятную гладкость бананового изгиба, а потом, уцепившись ногтями за самую узкую часть, начал мысленно снимать кожуру. Ему казалось, что он чувствует, как обнаженная бархатистая поверхность банана источает сказочный аромат.  Валентин представил, как погружает свои зубы в спелый плод, ощущая губами и языком его замшевую поверхность. Память подсказала знакомый с детства и почти забытый вкус. Сладкая, вязкая, ни с чем не сравнимая мякоть начала таять во рту.

Валентин сглотнул слюну и почувствовал, как что-то похожее на злобу или даже ненависть всколыхнулось в тайниках его души. «Почему у них, а не у нас в стране все это изобилие?» - с раздражением подумал он, поглядывая на Мэлфорда и понимая, что начинает завидовать этому чернокожему американцу. В тот момент бананы показались Валентину олицетворением счастливой буржуазной жизни.

- А у нас в Союзе бананы – большая редкость, и если они появляются в   продаже, есть их все равно невозможно по двум причинам: они или еще недозрелые - зеленые и жесткие, или уже перезрелые – почерневшие и мягкие, - проговорил он.

Мэлфорд слушал с неизменной улыбкой на своем чернокожем лице.

Когда в очередной раз он удалился на кухню, Валентин поспешил вслед за ним. Укладывая в миксер ягоды, кусочки ананаса, киви и банана, Мэлфорд не мог понять, почему так удивленно смотрит на него Валентин. А Валентину просто хотелось бананов. Он искренне не понимал, зачем нужно смешивать фрукты в какую-то массу, если их можно съесть и так.

Вернувшись в гостиную, Валентин обратился к Павлу, не скрывая эмоций и не стесняясь в выражениях:

- Паша, что за ерунда? Может, для этих негритосов бананы, как для нас картошка, и они не считают их за угощение, но ты объясни ему, что в данной ситуации это не так! Ты помнишь лозунг, который висел в кабинете биологии нашей школы?

- «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача!»,  - процитировал бывший советский ученик.

- Так чего же мы ждем?

Друзья отправились в кухню, и то, что они там увидели, заставило Валентина возмущенно вскрикнуть:

- Боже! Что он делает?

Очистив и нарезав бананы кружочками, Мэлфорд выкладывал их в раскаленное масло на сковородке.

- Скажи, пусть дает бананы сырыми, - взмолился Валентин.

- Нет, Валя, это неприлично!

В этот момент Валентину захотелось заехать Павлу по уху, но, сдерживая себя в гневном порыве, он только  прохрипел в адрес бывшего соотечественника:

- Что, заелся, братец, на американских-то харчах?

Пристыженный Павел повиновался просьбе друга и обратился к Мэлфорду с просьбой подать к столу бананы.

- Ноу! Ноу!  - запричитал удивленный Мэлфорд.

- Ес! Ес! – ответил ему Павел.

- Ес! Ес! – повторил за ним Валентин.

 После этой непродолжительной беседы на столе наконец-то появились бананы! Сохранять равнодушно-независимый вид в этот момент для Валентина оказалось невозможным. Еще недавно он представлял, как будет смаковать наяву то, что переживал в своих фантазиях: от запаха до вкуса этого сказочного фрукта, но теперь с каким-то остервенением набросился на долгожданное лакомство. Тем более что оно досталось ему почти с боем. Валентин поедал бананы без какого-либо стеснения, наскоро проглатывая большие куски.

К своему удивлению, он быстро сбил охотку и только теперь обратил достойное внимание на другие блюда, теснящиеся перед ним на столе. Ему захотелось сразу всего и помногу. Теперь Валентину стало казаться, что гусь и вправду вкуснее бананов. Он ел с большим аппетитом, делая при этом непродолжительные паузы для беседы.

- Да, я люблю слегка выпить и плотно закусить, - сказал, насытившись, Валентин. Когда он понял, что есть больше невозможно, то развалился в кресле, с удовольствием потягивая коктейль. От переизбытка пищи его даже стало немного поташнивать. И в этот самый момент Мэлфорд объявил о сюрпризе для русского гостя.

Минута показалась часом, ведь мы бываем так нетерпеливы, когда речь заходит о сюрпризах!

В торжественной тишине Мэлфорд – этот утонченный …, нет, не кулинар, а психолог, внес в гостиную великолепное фруктово-ягодное желе! Валентин оживился. Попробовав кусочек, он понял, что полюбил это блюдо больше, чем бананы, сразу и навсегда! Потом еще кусочек, и еще….

- Да, ради такой вкуснятины не жалко и бананы  зажарить. Съел бы еще, но не могу. Больше некуда! – сокрушался Валентин.

Однако сюрпризы для него не закончились. Еще несколько минут томительного ожидания, и на столе появился огромный торт! Валентин не видел ничего подобного в своей жизни. Тонкие слои бисквита чередовались с высокими желеобразными слоями из киви и манго, ананасов и бананов, папайи и апельсина, внутри бисквита были видны крупные кусочки орехов, а в желеобразных слоях – цельные ягоды! Красную полосу сменяла зеленая, зеленую – желтая, желтую – коричневая. Между ними белели упругие йогуртовые слои, а сверху и кое-где по краям все это великолепие было покрыто воздушным кремом, кокосовой стружкой и лепестками из фундука!

У Валентина перехватило дыхание, комок подступил к горлу, а слезы – к глазам. Он взмолился:

- Пашка, переведи, чтобы он унес торт обратно! Я плачу оттого, что уже не могу есть.  Гостеприимство Мэлфорда стало для меня хорошим уроком! Я понял, что человек не может столько сожрать.

И Валентин по-настоящему заплакал. Слезы текли от обиды на обстоятельства, заставившие его очутиться в такой нелепой ситуации, от понимания своего глупого и, можно даже сказать, унизительного положения перед Павлом и особенно перед Мэлфордом. Бананы – недавний предел его мечтаний - оказались ничтожно малой частью кулинарных возможностей. Оказалось, что они могут быть лишь составной частью истинного произведения поварского искусства, который Валентин уже не мог даже попробовать! Самым обидным было то, что раньше, на протяжении стольких лет своей жизни, Валентин даже не догадывался об этом.

Унося торт, Мэлфорд с улыбкой сказал:

- Пусть Валентин не плачет, это я оставлю ему на утро.

И было утро… И был день…  Валентин и Мэлфорд многое хотели сказать друг другу. Павел не успевал переводить потоки слов с русского на английский и, наоборот, с английского на русский. Он смотрел на них и думал, что трудно найти двух более разных людей не только по внешности, но и по убеждениям. И действительно, что общего могло быть у высокого худощавого американского негра с низкорослым, склонным к полноте советским туристом? Наверное, только тщетная попытка понять друг друга. Первый был пастором, второй – музыкантом. Один жил в стране, где было все или почти все, другой – в стране, где ничего или почти ничего не было.

Они говорили, спорили, пили вино, закусывали: Мэлфорд – сыром и овощами, Валентин - всем, что стояло на столе, не отказывая себе ни в мясных закусках, ни в сладких десертах.

Мэлфорд что-то говорил о здоровой пище и вегетарианстве. А Валентину хотелось доказать, что в течение жизни человек должен попробовать всего как можно больше и что нельзя себе отказывать ни в чем, особенно если для этого есть возможности. Им было настолько трудно понять друг друга, насколько разными для них были эти возможности.

Прощаясь, они улыбались друг другу бесконечной улыбкой. И каждый размышлял о своем. «Странные они, эти русские», - думал Мэлфорд. «Сытый голодного не разумеет», - думал Валентин.

Вернувшись на родину, Валентин часто вспоминал эту историю и сожалел, что не отдал Мэлфорду все свои подарки, которые привез тогда с собой из Советского Союза, ведь такого гостеприимства он не встречал больше нигде и никогда.

-   Представляете, - говорил он, рассказывая о Мэлфорде, - приготовить столько еды, а самому почти ничего не есть?! Это действительно подвиг! Может, и я когда-нибудь так смогу? - спрашивал он, обращаясь, в основном, к самому себе и сам же себе отвечал: «Нет, не смогу! Зачем отказывать себе в удовольствиях, когда есть возможность их получить?»