дата

 

Текст А. Секретова, кандидата исторических наук

 

«Против всякой попытки разрушения»

 

14 декабря исполнилось 180 лет восстанию декабристов на Сенатской площади

Распространено мнение, что выступление на Сенатской площади 14 декабря 1825 года не имело широкой поддержки, его опасность была преувеличена и потому декабристы не заслуживали столь жестокой расправы. Казни, каторгу и прочие суровые наказания относят на счет испуга, молодости и политический незрелости императора Николая I. Но почему-то эти «не опасные» действия дворян-декабристов нашли весьма высокую оценку у многих поколений российских революционеров. В. И. Ленин в известной работе «Памяти Герцена» хотя и отметил классовую ограниченность восставших, сказав, что был «узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа», но, тем не менее, поставил их мятеж в основу всего будущего революционного движения в России. По его мнению, «их дело не пропало», именно «декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию». Проведенное по распоряжению Николая I следствие и личные допросы руководителей восстания позволили ясно понять, что ожидало престол, царя и Россию в случае исполнения планов заговорщиков. Если вольнодумствующий и по-европейски образованный А. Н. Радищев за книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» с эпиграфом «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» был не только сурово наказан, а назван «бунтовщиком хуже Пугачева», то декабристы осмелились на большее. Весьма близкий к заговорщикам автор знаменитого «Горя от ума» А. С. Грибоедов дипломатически точно определил политическую цель их выступления – «сто человек прапорщиков хотят изменить весь правительственный быт России».
А потому трагическая судьба многих молодых дворян-заговорщиков и некоторых их сторонников вполне объяснима. Ведь они посягнули на сакральное право царя и Романовской династии властвовать по собственному усмотрению, определяя судьбу страны и народа, то есть на весь «правительственный быт России».

Восстание 14 декабря 1825 года – не бунт народа в провинции, не очередной заговор дворян с целью возведения на трон очередного претендента. Это событие стало новым явлением в политической жизни российского общества, таившим в себе более значительные и опасные для короны последствия. В полицейском «обзоре общественного мнения» за 1827 год отмечалось, что «молодежь, то есть дворянчики от 17 до 25 лет, составляют в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающиеся в различные формы и чаще всего прикрывающиеся маскою русского  патриотизма. Тенденции, незаметно внедряемые в них старшинами, иногда даже их собственными отцами, превращают этих молодых людей в настоящих карбонариев».

В силу целого ряда обстоятельств исторической литературой и особенно отечественным кинематографом сформировано мнение о том, что все реформаторские действия императора Николая I были направлены исключительно на защиту и сохранение в России феодального строя. Однако более внимательное рассмотрение периода его правления свидетельствует о заидеологизированности и односторонности таких представлений.

Выступление декабристов «разбудило» не только Герцена, оно также «разбудило» самодержавную власть. И не только для того, чтобы подавлять проникающее с Запада в Россию свободомыслие. Дворяне-заговорщики заставили ее начать активный поиск путей выхода из кризиса, в котором оказались власть и Российская империя. История не дала Николаю I времени на предварительное обдумывание и, тем более, разработку концепции царствования. Политические обстоятельства его прихода к власти сложились таким образом, что императору ничего не оставалось, как сразу действовать твердо и решительно, совершенно не помышляя ни о продолжении реформ, начатых Павлом I или Александром I, ни о реализации собственного политического курса. Он должен был одновременно чутко улавливать и быстро реагировать на изменяющуюся внутреннюю и международную ситуацию. В письме от 6 июня 1926 года своему брату Константину он, рассуждая о восстании декабристов, пишет: «Если же и после этого примера найдутся неисправимые, то мы, по крайней мере, имеем право и преимущество доказывать прочим необходимость мер быстрых и строгих против всякой попытки разрушения, направленной против установленного порядка, освященного веками славы». Но если не Николай I (из-за малоопытности), то его мудрые советники осознавали, что невозможно бороться «против всякой попытки разрушения», не определив действительных угроз и не сформулировав хотя бы относительно общих направлений дальнейшего развития империи. Тем более что события на Сенатской площади 14 декабря 1825 года показали не только накопившиеся в государстве проблемы. Они, пожалуй, впервые угрожающе продемонстрировали, насколько ослабла дворянско-помещичья основа России – эта многовековая, казавшаяся незыблемой опора российского самодержавия.

 Когда же Николаем I такая идеология реформ была выработана? Определенно можно сказать, что свои основные очертания она приобретала в период между письмом к Константину от 6 июля 1826 года и 1833 годом. Знаменитая «триада» графа С. С. Уварова увидела свет в ноябре 1833 года. Ее главными разработчиками, несомненно, были Николай I и его ближайшие советники. В своем развернутом виде она заключалась в следующем:

– «Православие: без любви к вере предков народ, как и частный человек, должен погибнуть.

– Самодержавие: основное условие политического существования России.

– Народность: сохранение неприкосновенным святилища народных понятий».

Даже поверхностный взгляд на «триаду» говорит о том, насколько напряженной была политическая ситуация в России, каковы были главные приоритеты власти и на каких, по ее мнению, «опорах» могло и должно было теперь держаться самодержавие и строиться новая Россия. «Триада» еще не была программой преобразовательных действий, она только определила ее основные идеологические параметры. Программа складывалась в дальнейшем, подвергаясь изменениям, порождаемым многочисленными обстоятельствами как личного, так внутри- и внешнеполитического свойства.

Выработанная идеология стала чрезвычайно важным шагом правительства, повлиявшим на весь дальнейший процесс государственного строительства. Важность «триады» состояла прежде всего в том, что в России, в отличие от Европы, тогда не было сколько-нибудь целостных современных национальных теорий. Причем не только теорий, имевших конструктивный интерес для власти, но также представлявших для нее какие-либо реальные угрозы. Весьма определенно по этому поводу высказался А. И. Герцен, основной и, пожалуй, самый убедительный оппонент Николая I. По его мнению, в тот период «Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, только что вышедшими из детства, до того ничтожными и незаметными, что им было достаточно места между ступней самодержавных ботфорт и землей… Новая жизнь эта прозябала, как трава, пытающаяся расти на губах непростывшего кратера». По мнению некоторой части либералов, весь ход российской истории вообще отличался не только от европейского, но и от мирового пути развития. Так, П. Я. Чаадаев в своем первом «философическом письме» писал: «Дело в том, что мы (Россия. – А. С.) никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное восприятие человеческого рода на нас не распространилось».

Надо полагать, определенную роль при разработке правительством идеологии преобразований выполнила развернувшаяся в 30-х годах XIX века полемика об особом (отличном от Запада и Востока), собственном историческом пути России. Для самодержавия она оказалась как нельзя кстати. Идею об особом пути России подхватили славянофилы, тем самым фактически осовременивая просуществовавшую несколько веков теорию «Москва – третий Рим». Полемизируя с западниками, славянофилы идеализировали историю российского общества и государства, отмечая универсальность и демократизм общинных начал. Они критиковали западную модель развития, основанную, по их мнению, на насилии. Авторитетный славянофил А. С. Хомяков утверждал, что русский народ «во многом в долгу перед человечеством. Он сохранил «истину», но пока ничего не сделал для ее проповеди, для приобщения к ней заблудших «братий», для реального воплощения ее в истории». Полемика об особом пути России вышла далеко за пределы самой России. Как известно, об «азиатском пути развития» и специфической роли русской общины вполне серьезно рассуждали многие теоретики марксизма.

По мнению многих исследователей, значительное влияние на Николая I и формирование всего правительственного курса оказывал знаменитый историк Н. М. Карамзин. Подробно свои взгляды на роль самодержавия в России Карамзин изложил еще в 1811 году в записке Александру I и в 1815 году – во вступлении к «Истории государства Российского». Думается, что если не записку, то уж карамзинскую «Историю…» Николай за 10 лет до своего воцарения прочитал. В качестве «первоочередной задачи Карамзин выдвигал просвещение всех сословий, чтобы таким образом достигнуть общества «всеобщего блага», в котором сохранится и самодержавие, и сословный строй, и крепостное право». Большое значение он придает личности императора, который обязан «блюсти счастье народное», а «самодержавие не есть отсутствие законов».

По примеру брата Александра I Николай I много внимания уделял Европе и, естественно, был хорошо осведомлен о происходящих там социально-экономических и политических процессах. В этой связи весьма интересно одно замечание А. И. Герцена, сделанное в статье «О развитии революционных идей в России». Он пишет, что «от Петра до Николая правительство высоко держало знамя прогресса и цивилизации». Если так считал главный революционер России, то почему Николай I должен был усомниться в эффективности и незыблемости для России самодержавной формы правления? Что касается политических и социальных плодов европейского буржуазного либерализма, то они в тот период были не только непривлекательными, но даже пугающими своей перманентной революционностью. По Европе, как известно, бродил «призрак коммунизма».

Очевидно, при выработке программы реформ правительство учитывало и другие обстоятельства. Не вызывает сомнения, что император Николай I был убежден в правильности принятых им решений и искренне верил, что действует во благо своих подданных и Российского государства. Он считал особенно важным: обезопасить Российскую империю от политических потрясений, не допуская никакого идейного сближения с Европой; сформировать оригинальную модель власти, учитывающую национальные особенности России и способную преодолеть ее многочисленные политические и экономические проблемы. Его реформы задумывались и предназначались для управления тогда еще крепостной страной и были рассчитаны на неопределенно продолжительный переходный период. Об этом свидетельствуют замедленный (эволюционный) характер проводимых преобразований и в особенности то, что значительная часть принимаемых решений проходила через специально создаваемые «секретные комитеты». Таким образом, реформирование всей системы управления государством, в том числе и отмена крепостного права, должно было производиться в тех формах и временных сроках, которые не только отвечали политическим и экономическим задачам Российского государства, но и диктовались изменявшимися международными обстоятельствам. Отстаивание высших государственных интересов неизменно пронизывало всю деятельность Николая I. В начале 1830-х годов ничто не предвещало трагедии Крымской войны и скоропостижной смерти самого императора. Тогда невозможно было предположить, чем закончится реформирование Николаевской России. Только «задним умом» прозревший лесковский Левша высказывал свои пророческие предостережения.